Катюшку я знал, сколько себя помню. Мы с мамой (отец был дальнобойщиком, погиб, когда мне было 2 года) жили с Катиной семьёй на одной лестничной площадке.

Мы вместе ходили в детсад, в одну группу. Во двор нас отпускали гулять только вдвоём, да и мы, в общем-то, этому не противились – вместе веселее. Так мы с ней и оказались офигенными друзьями.

Когда мы пошли в школу, то оказались в параллельных классах, но домой ходили всегда вместе. Если у них было больше уроков, то я ждал её, а если я задерживался, то она ждала меня. Я трогательно носил её портфель, и все на нашей улице называли нас «сладкой парочкой».

Во время летних каникул, когда ребятни собиралась целая банда, Катюшка всегда была в «пацанской» стае. Если честно, то я не помню, чтобы она играла с девчонками в резинки, скакалки, обручи. Катька всегда играла с нами – в салки на стройках, «войнушку», чуть позже – зависала с нами в гараже, где мы чинили велики и мопеды.

Мы с ней ездили отдыхать в пионерлагеря, тайком от родителей убегали купаться на реку, воровали яблоки и груши в садах, ну, и даже по шее за наши шалости мы получали сообща. В общем, Катя была для нас «своим парнем».

Чуть позже, лет с четырнадцати – самые классные воспоминания: беседка в глубине двора, долгие вечера, песни Цоя, ГО и Хоя под гитару, первые робкие поцелуи и объятья, первые сигареты и портвейн – так, баловство, но как приятно вспомнить!

У нас было офигенное беззаботное детство, впрочем, как и у большинства ребят в последние годы великого Советского Союза.

Вскоре не стало нашей Родины, а через пару лет всё встало с ног на голову. Я отлично помню, с чего всё началось (нам тогда по 16 лет было). Убили Славика, нашего ровесника, из соседнего подъезда. Убили просто так, зарезали в электричке, когда он возвращался из училища (он ушёл после 9 класса, а мы еще учились в школе). Славик был душой нашей компании, вечным оптимистом-гитаристом, заводилой и лидером. И, самое главное, он был Катюшкиным двоюродным братом. После этого, естественно, наша компания развалилась. Катя ушла в себя, мы продолжали встречаться после школы, но как-то по инерции: «привет – пойдем погуляем – ну, пока».

Прошёл выпускной – мы поступили в институты. Катя поступила в педагогический, я в политех, в разных городах. И наши дорожки разошлись.

Мы виделись редко, может, раз в неделю, когда приезжали на выходные домой. А в конце первого курса у меня случились неприятности. Я избил одного идиота, защитил однокурсницу от его пьяных приставаний, а тот оказался сыном какого-то «большого» мента. Меня отчислили. И, естественно, забрали в армию. Косить и прятаться я не захотел – это не было в моде у ребят тех лет. К тому же я был сильным и здоровым парнем. Это и привело меня в ВДВ. И я попал на первую Чеченскую.

Мясорубку я описывать не буду, и сам бы рад не вспоминать. Мне повезло, я выжил после взрыва, после того, как меня засыпало обломками кирпичной двухэтажки на окраине Грозного. Меня всего переломало, но я был жив. Я почти месяц провалялся в коме в военном госпитале.

Когда я пришёл в себя, я почувствовал чью-то руку у себя на щеке. Это была Катя, я всегда буду ей благодарен за это. Сквозь лекарственную полудрёму я слышал, как она за что-то просила прощения, рассказала о смерти моей матери (переживания за меня совсем подкосили её здоровье). Потом Катя ушла, исчезнув из моей жизни на много лет.

После курса лечения и реабилитации (чуть больше года) я вернулся домой, уже инвалидом. Дома было очень пусто и одиноко. Я стал выпивать, потому что почувствовал себя выброшенным из жизни. Я подрабатывал то там, то сям, на постоянную работу не брали.

Пил я всё больше и чаще, и видел, что впереди тупик и никакой перспективы. Может так и закончилась бы моя история, спился бы к чертям, но однажды зашёл к Катиной маме, занять немного денег, и удивился произошедшей в ней перемене – она как-то совсем состарилась и замкнулась. Смотрела на меня с неодобрением, и говорила, что и я туда покатился! Я спросил, что это значит: «И я»?! И Катина мать начала рассказывать. Мы просидели, разговаривая с ней, несколько часов. И то, что я узнал о Кате, повергло меня в шок.

После того, как меня забрали в армию, Катюшка связалась с какой-то нехорошей компанией. Она перестала регулярно приезжать домой, а когда приезжала, то делала эти дни адом для своей матери – уходила гулять, приходила «в ноль» пьяная на рассвете, с хахалем, а иногда с двумя-тремя. Они устраивали секс-оргии в квартире, прямо на ковре в зале, не стесняясь того, что за стеной Катина мама, которая плачет и молится Богу за свою беспутную дочь.

Потом Катя пропала на пару месяцев, Мать подала в розыск. А через несколько дней её нашли голой в каком-то вонючем наркопритоне, на окраине. Её вены были исколоты, она ничего не соображала, была совсем невменяемой. Светлана Евгеньевна (её мама) отправила её на лечение, истратила всё до последнего рубля.

После лечения Катька вроде даже за ум взялась, жила дома, нашла работу. Как раз в это время меня ранили, умерла моя мама. Катюшка помогла с похоронами, поминками и уехала ко мне в госпиталь. После этого снова куда-то пропала.

Светлана Евгеньевна снова обратилась в милицию, розыски долго ничего не давали. А однажды к ней пришел участковый и сказал, что Катьку не так давно задерживали в Москве за проституцию. И это нанесло решающий удар по сердцу Катиной матери. Она сказала, что с того момента у неё больше нет дочери.

Я слушал всё это с окаменевшим сердцем, не желая себе представить, что это и есть Катюшка… Катька… Кэт… верная боевая подруга, та, чья нежная ладонь меня вывела из комы, та, кого я всю жизнь… любил! ЛЮБИЛ! И я отчего-то понял то, чего раньше не понимал. И я всё равно не верил, что вся эта грязь о ней. И я понял, что хочу её найти, поговорить и просто посмотреть ей в глаза. Но я даже не представлял, как нескоро это будет.

После этого разговора у меня открылся новый взгляд на мою жизнь. Я понял, что та бездна, в которую я качусь, не имеет дна, но склоны этой пропасти еще не настолько круты, чтобы по ним нельзя было взобраться обратно.

Я бросил компанию своих пьяниц-дружков, совсем и наотрез отказался от спиртного. На работу по-прежнему не брали, и я плюнул на всех чиновников и капиталистов, взял ссуду под залог квартиры и открыл своё дело.

Вспомнил, что я неплохо столярничал, любил работать с деревом. Я купил заброшенный магазинчик на окраине, переоборудовал его, закупил станки и стал делать мебель под заказ из натурального дуба (попал в струю, как говорится, – после дефолта 1998 я бы уже не смог наверно).

Дела шли ни шатко, ни валко, но бизнес приносил вполне достаточный для меня доход. Бандиты не обращали внимания на такую мелочь как я, чиновники тоже не душили особо – что взять-то с частного предпринимателя, который всю работу делает сам. И кризис 1998 года перешагнул через меня, не тронув. А что, сбережений у меня почти не было (все деньги загнал в материал и инструмент), со ссудой расплатился прямо перед дефолтом.

После обвала рубля большинство конкурентов закрылись или ушли в долги, я же понял, что получил выигрышный билет, и в разы увеличил своё дело. К началу нового тысячелетия я имел уже свою фабрику и 2 магазина в Москве. В общем, стал солидным бизнесменом.

В ноябре 2004 года я переехал в столицу. Вы скажете, что такого не может быть, что есть теория вероятности, но на второй день моей московской жизни я встретил Катю. Встретил просто на улице, в толпе увидел мелькнувшее с детства знакомое лицо. Я догнал её, взял за руку и развернул к себе. Она от неожиданности вскрикнула, а узнав меня, отвернулась. На глазах её были слёзы.

Я ещё раз повернул Катю к себе, взглянул ей в глаза. И она поняла, что я знаю всё о её жизни. Мы стояли молча, держась за руки, и, глядя друг другу в глаза минут двадцать. По её лицу ручьями лились слёзы. Катя шептала: «Любимый, прости»! Я обнял её и сказал: «Пойдём домой, любимая»!

Мы взялись за руки и поехали ко мне домой. Всю ночь мы проговорили, сидя на кухне. Под утро я уснул в кресле, но резко проснулся, как будто меня толкнули. У меня на коленях лежала записка:

«Серёжка, я знаю, что ты меня любишь и ненавидишь меня. Ненависть твою я могу понять, а любовь нет! За что можно любить такую тварь, какой я стала? Меня можно только ненавидеть! Я тоже очень давно люблю тебя, и сбежала от тебя, потому что недостойна даже смотреть на тебя, потому что не хочу изгадить твою жизнь своей грязью. Живи спокойно без меня. Прощай»!

Я вскочил, с предчувствием, что сейчас произойдёт что-то непоправимое… и я вытащил её тело из окровавленной ванны, перевязал запястья…

Врачи сказали, что промедли я минуту-другую, Кати бы не было в живых.

А так, сейчас мы живём восьмой год вместе. Нашим девочкам-близняшкам уже скоро 5 лет. Тёща часто бывает у нас, и безмерно мне благодарна за спасение её дочери. Не поверите, но Катя стала прежней, той моей преданной подругой, а теперь и женой.

Я знаю, что многие будуть смеяться надо мной, говорить, что это немыслимо – жениться на бывшей наркоманке и проститутке (а также то, что они бывшими не бывают), но это значит лишь то, что вы никогда еще по-настоящему не любили и в ответ так же не любили вас.

Источник